Зараженная

Мэгги — подросток, которую поразила болезнь, медленно превращающая заражённых в зомби. Болезнь прокрадывается в тело, делает движения замедленными, взгляд бессмысленным, но процесс растянут во времени, давая родным шанс прощаться. Власти объявляют строгий карантин: инфицированных собирают и помещают в изоляционные центры, где их держат под наблюдением и по возможности предотвращают распространение. Казённая машина не терпит отклонений; в официальных лагерях жесткие правила и холодный порядок. Отец Мэгги не в силах принять решение, которое требует чужая бюрократия. Он отвозит дочь на дальнюю ферму, где ветры крестьянских полей и запах сена кажется менее враждебным, чем клинические коридоры карантина. Здесь, вдали от городского шума, он пытается сохранить остатки обыденности — простые ритуалы, которые напоминают о прошлой жизни: чашка чая по утрам, любимая пледа на плечах, книги, которые она ещё держит в руках. Каждый день становится мерой прощания: отец читает вслух, следит за дыханием, учится замечать тонкие изменения, которых боятся чиновники. Ферма превращается в убежище и траур одновременно: ночи наполнены тишиной, иногда прерываемой слабым кашлем, дни — беспокойством и нежностью. Отец отказывается от удобств власти ради права на человеческое прощание. Соседи обсуждают его поступок шепотом, иногда приносят продукты и уклоняясь от взгляда на Мэгги, словно боясь прикоснуться к неизбежному. Он же каждое утро обходит фасад старого дома, проверяет засовы, чинит деревянную качалку, чтобы в доме звучали знакомые ритмы. Ночью он сидит рядом, держит её за руку, гладит по волосам, стараясь вернуть простые человеческие прикосновения, которые в карантинной статистике исчезают. Когда болезнь медленно берёт своё, их совместные часы становятся последним островком тепла и достоинства перед неизбежностью, которую всей силой пытаются отгородить от общества. Так проходят часы — полные тревоги, но и бесконечной любви.